Случилось мне как-то поехать в Вологду в командировку. Говорят, Вологодчина издавна славилась тремя достопримечательностями: маслом, кружевом и ссылкой. И сегодня там немало обозначенных колючей проволокой мест – от знаменитого острова Огненного до колоний для малолеток. О последних мы случайно и разговорились с соседом по купе, прокачанным и улыбчивым молодым человеком. Попутчик мой в разговоре часто вспоминал Антона Семеновича Макаренко, отчего я и сделала было вывод, что он педагог. Оказалось – бывший сотрудник Судской воспитательной колонии. Назовем его Иван.

Вспоминая Макаренко

«Раньше, по Макаренко, цель детских колоний была какая? Перевоспитывать. А сейчас – изолировать», - посетовал Иван. А между тем внешне колония напоминает не место отбывания наказания, а скорее место отдыха, пионерский лагерь. И все для того, чтобы подростка, раз преступившего закон, не потянуло к старой жизни. Насколько этого удается достигнуть в реальности – вопрос открытый. Был в Судской колонии и учебный комбинат – все желающие могли получить начальное профессиональное образование. Содержались там малолетние преступники до 18 лет, а при условии хорошего поведения – до 21 года. Стимул вести себя «прилично» колоссальный: на настоящую-то зону кому хочется?

Послабления касались и формы одежды: никакой робы у воспитанников колонии не было, одежду присылали родственники с воли. Единственное требование – чтобы и брюки, и куртка, и бейсболка были черного цвета. Соответственно, различия между осужденными бросались в глаза сразу. Была у воспитанников и своя иерархия. Каждый отряд возглавляли звеньевые – Бугры. Они доносили до своих требования администрации и следили за соблюдением дисциплины. Например, в столовую, вспоминает Иван, ходили гуськом, и горе тому, кто выбился бы из строя. «Однажды поздно вечером, - рассказывает мой собеседник, - смотрю, бежит парень с миской в руках босиком, а мороз - тридцать градусов. Останавливаю, спрашиваю, куда направляется. Молчит. (Ситуация ясна: это он для Бугров за водой бежит, те решили на ночь глядя чифирем побаловаться. А воду они из снега кипятильником топят.) Обуви он не надел, потому как все равно воду расплещет, а ботинки одни, ему в них через несколько часов на завтрак идти. Велю вернуться в отряд. Смотрит жалкими глазами. Знает, что будет, если воду не принесет, - тут ему уж лучше от меня наказание вынести. Из двух зол - меньшее.»

Верните зеков!

Говорил Иван о Судской колонии в прошедшем времени, потому как не так давно случилось трагическое событие: по воли неизвестной чиновничьей руки перевели воспитательную колонию из Суды в Паприху. Раньше в Паприхе была колония общего режима. Кажется, жители поселка Княгинино, что рядом с колонией, должны были вздохнуть облегченно: вместо представлявших реальную угрозу взрослых осужденных к ним перевели слабеньких малолеток. Но не тут-то было. Дошло до того, что сельчане написали коллективное письмо Президенту с просьбой вернуть к ним взрослых зеков. Дело в том, что раньше поселок и колония жили как родные брат и сестра: вся инфраструктура Княгинино поддерживалась силами осужденных. На местной котельной работали зеки, улицы убирали зеки, даже рейсовый автобус до города водил шофер из числа осужденных. Всю прелесть перевода в Паприху малолеток жители Княгинино ощутили по холодным батареям в своих квартирах. По закону заставлять работать несовершеннолетних осужденных нельзя. Все, на что способны малолетки, это клеить коробки для пакетиков с чаем (а также рисовать на них игральные карты – любимое развлечение по ночам, и если застукают – не жалко: наказать не накажут, а карты новые нарисовать можно, картона же для чайных коробок пруд пруди). Все оборудование в Паприхе встало, транспорт не ходит. Вот и получается, что без взрослой зоны Княгинино погибает. Приедешь в следующий раз в Вологду командировку – и нет такого населенного пункта…

Переезд в Паприху отрицательно сказался и на обстановке в колонии. Все старые работники колонии остались в Суде, а местные сотрудники опыта работы с несовершеннолетними осужденными не имели. Администрация Паприхи не нашла общий язык с Буграми, не сумела увидеть в них пользу для себя и развенчала звеньевых до статуса обычных осужденных. И в колонии начался беспредел. Количество «опущенных» доросло до 53 человек – их были вынуждены определить в отдельный отряд, иначе они бы просто не выжили. Скажем, что в том отряде оказались и некоторые из бывших Бугров.

Не чувствуя над собой никакой власти, подростки начали вести себя по-хозяйски. День не обходился без выломанных дверей или разбитых окон, мебель периодически ломалась, положенные на второй завтрак апельсины, бананы или яблоки использовались в качестве снарядов для перестрелки между столами (представляю, каково было наблюдать такие, особенно последние, картины работникам колонии, которые на зарплату в 6000 -8000 рублей не всегда могут купить собственным детям такое обилие фруктов). «Это же не люди, это звери. Ничего святого!», - такова была общая реакция. «Вот стоит передо мной пацан… - рассказывает Иван. – Высокий, спортивный. Внешне – абсолютно такой же, как и любой школьник. А он у себя в Череповце всю семью вырезал…». Среди сотрудников колонии и приезжающих преподавателей много женщин. Интересная деталь: учительнице запрещено проходить через КПП без сопровождения сотрудника колонии. Тем не менее во время урока она одна находится в классе тет-а-тет с двадцатью осужденными.

Бунт ради бунта

Для скрашивания досуга в колонии есть все: бильярдные и теннисные столы, спортивные снаряды, клуб, библиотека видеозал, даже спутниковое телевидение. «Лично я все видеоновинки еще до их проката в кинотеатрах города просмотрел на dvd ночью в видеозале колонии», - поделился Иван. Не каждый ребенок из обычной благополучной семьи имеет такое в своем распоряжении. Но психология малолетнего осужденного направлена не на использование, а на разрушение. Содрать с кровати простынь, разорвать ее на мелкие куски и запихать их в водосток. А потом спать на голом тюфяке и умываться в вонючей жиже – вот все их потребности. Кажется, что способность соображать эти дети теряют напрочь (особенно после практикующемся здесь отбивании головы об стену), но нет. Некоторые из них умудряются через кормушку открыть дверь и выбраться из ДИЗО. Правда, их тут же отправляют обратно…

Почему сотрудники колонии не применяют дисциплинарных мер? А потому что по закону применять силу не имеют права. Все. Что может сделать сотрудник колонии, - это написать рапорт, который подшивается к личному делу и может повлиять на УДО. У сотрудников колонии нет прав даже на ношение оружия. Иногда такие обстоятельства принимают угрожающий оборот. Например, однажды воспитанники колонии устроили бунт. Отказались утром выходить на завтрак, похватали швабры, палки, куски арматуры и напали на своих воспитателей. К счастью, обошлось без жертв. На вопрос, чего же они хотят, юные бунтовщики ответить ничего не смогли. Никаких требований у них не было. Просто во всем виноват спотыкач – самогон, который подростки варят прямо в колонии из добытых в столовой сухофруктов и которого они перебрали накануне ночью. К обеду подростки протрезвели. Побросали палки и разошлись. Администрация сделала вид, что ничего и не было.

Отдельная интересная тема – это побеги. Новый 2006 год Ивану запомнился на всю жизнь. Вызвали его тогда с законных рождественских каникул: в Паприхе ЧП – пропал воспитанник колонии, несовершеннолетний Кархо. Своими силами обыскали всю территорию колонии – безрезультатно. Покинуть территорию колонии подросток не мог. Никто из воспитанников его не видел. Вариантов два: либо он где-то спрятался (тогда нужно искать того, кто носит ему воду и пищу), либо его убили (и тогда нужно искать тело). Обыскали второй раз. Пришлось объявлять Кархо в розыск. Местные оперативники провели розыскную работу, в результате которой объявился некто Морозов, заявивший, что он убил Кархо, а тело сжег в топке кочегарки. Приехавшие сотрудники прокуратуры принялись искать кости и просеивать пыль. Оформили явку с повинной. Каково же было их удивление, когда проводить несчастного Морозова вышел… даже сам Кархо. Оказалось, что он все это время благополучно сидел в кабинете директора местной школы (ее-то обыскать никому в голову не пришло) и из окон наблюдал за всей суетой. Питался же он остатками продуктов, которые приносили на новогодний стол преподаватели. Остается вопрос: что должно было произойти с Морозовым, чтобы он добровольно вызвался приписать к своему сроку еще срок за мокруху?